Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в чужом краю, Чужой в стране чужих]

— Погодите, Джубал, — вмешался Нельсон. — Я бы выпил скотч.

— Мне тоже, — присоединился Ван-Тромп.

— Тащи столько, чтобы можно было напоить и лошадь. Доктор Махмуд? Если вы предпочитаете слабые напитки, девушки принесут.

Махмуд погрустнел.

— Не надо соблазнять меня крепкими напитками.

— Позвольте мне, — Джубал оглядел его с ног до головы. — Сынок, у тебя была нервная перегрузка. Не имея под рукой седуксена, я вынужден прописать тебе две унции девяностопроцентного этанола. Если не поможет — повторить. Что-нибудь для вкуса?

Махмуд улыбнулся.

— Спасибо, доктор, но у меня свои грешки. Джину, пожалуйста, и воду отдельно. Или водки. Или чего там найдется.

— Или медицинского спирта, — добавил Нельсон. — Не позволяйте ему дурачить вас, Джубал. Стинки[20] пьет все, что подадут… и очень уважает это дело.

— Уважаю, — чистосердечно согласился Махмуд. — Хоть это и грешно.

— Не подкалывайте его, Свен, — резко сказал Джубал. — Если Стинки смывает с себя грехи раскаянием, это его дело. Каждому свое. Как насчет продовольствия, Стинки? Энн засунула в одну из корзин окорок, там могут оказаться и другие нечистые куски. Мне проверить?

Махмуд покачал головой.

— Я не такой уж приверженец традиций, Джубал. Законы создавались давным-давно для нужд того времени. Теперь другие времена.

Джубал неожиданно погрустнел.

— Да. Но к лучшему ли? Ладно, не будем об этом. Наши времена тоже минуют. Ешь, что хочешь, брат мой — бог прощает необходимость.

— Спасибо. Но я обычно не ем в середине дня.

— Лучше поешь, а то с этанола тебя развезет. Кроме того, эти детки, что работают на меня, могут неверно писать слова… но кухарки они превосходные.

Появилась Мириам со стаканами на подносе. Пока Джубал распинался, приказ был выполнен.

— Босс, — перебила она, — осмелится ли кто-нибудь написать это?

— Что?! – он стремительно обернулся к ней. — Подслушивать?! Останься после уроков и напиши тысячу раз: «Я не буду совать свой нос в чужие разговоры».

— Да, босс. Это вам, капитан… и вам, доктор Нельсон… вам, доктор Махмуд. Воду отдельно, вы сказали?

— Да, Мириам. Спасибо тебе.

— Обычный сервис в доме Харшоу: неряшливо, но быстро. Это для босса.

— Ты налила в него воды!!!

— Так велела Энн. Ты слишком устал, чтобы пить неразбавленный.

Во взгляде Джубала появилось что-то от святого мученика.

— Видите, что мне приходится выносить, джентльмены? Никогда не будут они у нас под каблуком. Мириам, напиши это тысячу раз на санскрите.

— Да, босс. — Она погладила его по голове. — Ну что, получил, к чему рвался? Совершенно заслуженно. Мы гордимся тобой.

— На кухню, женщина! У всех есть выпивка? Где Бен?

— Теперь у всех. Бен звонит на работу, но стакан у него под рукой.

— Очень хорошо. Можешь идти — и позови Майка. Джентльмены! ME КЕ ALOHA GAM OLE! — Он опростал свой стакан, и все последовали его примеру.

— Майк поможет нам. Я думаю, он станет дворецким, когда вырастет.

— Я думал, ты уже ушла. Зови его сюда; доктор Нельсон хочет обследовать его.

— Я не спешу, — вмешался корабельный врач. — Джубал, у вас великолепный скотч, но что это был за тост?

— Извиняюсь. Полинезийский. Пусть наша дружба будет вечной. Считайте его комментарием к водной церемонии. Между прочим, джентльмены, Ларри и Дюк тоже водные братья Майка, но они даже не обмолвились об этом, чтобы не беспокоить вас. Правда, они не умеют готовить… но их полезно иметь за спиной в темной аллее.

— Если вы ручаетесь за них, — заверил его Ван-Тромп, — приглашайте их и закройте дверь. Но давайте выпьем за девушек. Свен, что там у тебя за тост о девушках?

— За хорошеньких девушек? Выпьем за четырех здесь присутствующих. SKAAL[21].

Они выпили за четырех своих женских водных братьев, и Нельсон спросил: — Джубал, где вы их находите?

— Выращиваю в погребе. А потом, когда я их выкормлю и обучу, является какой-нибудь хлыщ и женится на одной из них. Один убыток.

— Вижу, как вам трудно, — с симпатией отозвался Нельсон.

— Да уж. Надеюсь, джентльмены, все вы женаты?

Двое были женаты, Махмуд нет. Джубал холодно поглядел на него.

— Нет ли у вас желания рассоединиться после ленча? Не хотел бы я, чтобы вы проделали это на пустой желудок.

— Я не опасен, я закоренелый холостяк.

— Бросьте, мистер. Я видел, как Доркас сделала вам глазки… и как вы сразу замурлыкали.

— Я совершенно безопасен, уверяю вас. — Махмуд подумал, не сказать ли Джубалу о том, что он никогда не женится на женщине другой веры, но решил, что религиозная ортодоксальность здесь некстати. — Однако, Джубал, никогда не надо делать подобных предложений Майку. Он может не грокнуть, что вы шутите… и у вас на руках окажется свеженький труп. Я не знаю, может ли Майк заставить себя умереть. Но он попытается.

— Уверен, что сможет, — твердо заявил Нельсон. — Доктор… то есть Джубал… вы не заметили ничего странного в метаболизме Майка?

— Э-э… скажем так: я не заметил в его метаболизме ничего, что не было бы странным.

— Точно.

Джубал повернулся к Махмуду.

— Не переживайте из-за того, что я могу толкнуть Майка на самоубийство. Я грокаю, что он не грокает шуток, — Джубал моргнул. — Но я не грокаю грокинг. Стинки, ты ведь говоришь по-марсиански.

— Немного.

— Ты говоришь довольно бегло, я слышал. Ты грокаешь грокинг?

Махмуд задумался.

— Нет. Грокинг — наиболее весомое слово в их языке — и мне, наверное, потребуются годы, чтобы понять его. Но не думаю, что пойму. Надо думать по-марсиански, чтобы грокнуть слово «грокнуть». Возможно, вы заметили, что Майк по-иному смотрит на некоторые вещи?

— Заметил ли я! Да у меня голова разламывается!

— У меня тоже.

— Пища! — провозгласил Джубал. — Ленч, и почти вовремя! Девушки, ставьте все так, чтобы можно было дотянуться, и храните почтительное молчание. Продолжайте, доктор. Или лучше не надо при Майке?

— Вовсе нет.

Махмуд заговорил с Майком по-марсиански. Майк ответил, лучезарно улыбнувшись, потом его лицо снова сделалось спокойным и безразличным: он обратился к еде.

— Я сказал ему, — продолжал Махмуд, — что я собирался сделать, и он ответил, что я прав; это было не мнение, а факт, необходимость. Я надеюсь, если я ошибусь, он поправит меня. Но Майк думает по-марсиански, и это дает ему в руки другую «карту местности». Вы следите за моей мыслью?

— Я грокнул, — сказал Джубал. — Язык сам по себе формирует базовые идеи человека.

— Да, но… доктор, вы говорите по-арабски?

— Плохо, — признался Джубал. — Нахватался верхушек, пока был военным врачом в Северной Африке. До сих пор читаю, потому что предпочитаю слова пророка в оригинале.

— Правильно. Коран невозможно перевести. «Карта» меняется, как бы ни старался переводчик. Вы понимаете теперь, насколько трудно мне с английским? Дело не только в том, что мой родной язык имеет другие спряжения; изменена «карта». Английский — величайший человеческий язык, его неоднозначность, многообразие оттенков и иррациональная идиоматическая сложность дают возможность говорить на английском вещи, которые не скажешь ни на одном другом языке. Все это чуть не свело меня с ума… пока я не выучился думать по-английски — и это положило новую «карту» мира поверх той, с которой я вырос. Возможно, лучшую… и уж, конечно, более подробную. Но есть вещи, которые можно сказать по-арабски и нельзя по-английски.

Джубал кивнул.

— Вот поэтому я и продолжаю читать на арабском.

— Да. Но марсианский настолько многообразнее английского — и настолько резко отличается в способе абстрагирования картины Вселенной, — что, с марсианской точки зрения, английский и арабский могут считаться одним языком. Англичанин и араб могут научиться думать на языке друг друга. Но я не уверен, что мы когда-нибудь сможем думать по-марсиански (разве что таким способом, как выучился этому Майк…) Самое большее, мы можем выучить этакий пиджин-марсиан, на котором говорю я.

Возьмем это слово: «грокнуть». Его буквальное значение, как я подозреваю, восходит к зарождению марсианской расы как мыслящих существ — и которое бросает свет на их «карту» в целом. «Грокнуть» означает «выпить».

— Как? — изумился Джубал. — Майк никогда не употребляет слово «грокать», когда говорит о питье. Он…

— Минутку, — Махмуд переговорил с Майком по-марсиански.

На лице Майка появилось легкое удивление.

— «Грокинг» значит «питье».

— Но Майк согласился бы, — продолжал Махмуд, — если бы я назвал сотню других английских слов, слов, о которых мы думаем, как о различных, даже противоположных понятиях. «Грокинг» включает в себя их все. Он значит «ярость» — истинную ярость, ибо согласно марсианской «карте» ты не можешь ненавидеть что-то, если не грокнул, не понял до самого конца, если оно не поглотилось тобой и поглотило тебя… тогда можешь приходить в ярость, ненавидя себя самого. Но это также предполагает, что ты любишь это, восхваляешь и не можешь, чтобы было по-другому. Тогда можешь приходить в ярость — а марсианская ярость настолько темное дело, что ближайшим земным эквивалентом будет слабая неприязнь. — Махмуд поскреб подбородок, — «Грокинг» означает идентичный эквивалент. Наш штамп «Мне от этого больнее, чем тебе» имеет сильный марсианский привкус. Марсиане, похоже, инстинктивно знают то, что мы с таким трудом взяли от собственной физики: наблюдатель влияет на объект наблюдения посредством самого процесса наблюдения. «Грокнуть» означает понять так полно, что наблюдатель становится частью объекта наблюдения — поглощается, смешивается, всасывается, теряет индивидуальность в групповом познании. Он означает почти все, к чему мы пришли с помощью религии, философии и науки… и при этом означает для нас так же мало, как цвет для слепого. — Махмуд помолчал. — Джубал, если я изрублю вас на куски, которые затем потушу в духовке, эта тушенка может грокать — и когда я съем вас, мы грокнем вместе, и ничего не пропадет, и не будет иметь никакого значения, кто из нас ест.